Гаршин Всеволод Михайлович. Происшествие

Загрузить книгу на мобильный телефон.

Как случилось, что я, почти два года ни о чем не думавшая, начала
думать, - не могу понять. Не мог же, в самом деле, натолкнуть меня на эти
думы тот господин. Потому что эти господа так часто встречаются, что я уже
привыкла к их проповедям.
Да, почти всякий из них, кроме совершенно привыкших или очень умных,
непременно заговаривает об этих не нужных ни ему, ни даже мне вещах. Сперва
спросит, как меня зовут, сколько мне лет, потом, большей частью с довольно
печальным видом, начнет говорить о том, что "нельзя ли как-нибудь уйти от
подобной жизни?". Сначала меня мучили такие расспросы, но теперь я
привыкла. Ко многому привыкаешь.
Но вот уже две недели, всякий раз, когда я невесела, то есть не пьяна
(потому что разве есть для меня возможность веселиться, не будучи пьяной?),
и когда я остаюсь совсем одна, я начинаю думать. И не хотела бы, да не
могу: не отвязываются эти тяжелые думы; одно средство забыть - уйти
куда-нибудь, где много народа, где пьянствуют, безобразничают. Я начинаю
также пить и безобразничать, мысли путаются, ничего не помнишь... Тогда -
легче. Отчего прежде этого не бывало, с самого того дня, как я махнула
рукой на все? Больше двух лет я живу здесь, в этой скверной комнате, все
время провожу одинаково, также бываю в разных Эльдорадо и Пале-де-Кристаль,
и все время если и не было весело, так хоть не думалось о том, что
невесело; а теперь вот - совсем, совсем другое.
Как это скучно и глупо! Ведь все равно не выберусь никуда, не выберусь
просто потому, что сама не захочу. В жизнь эту я втянулась, путь свой знаю.
Вон и в "Стрекозе" (которую приносит мне один знакомый довольно часто и уж
непременно, когда в ней появляется что-нибудь "пикантное"), и в "Стрекозе"
я видела рисунок: посередине маленькая хорошенькая девочка с куклой, а
около нее два ряда фигур. Вверх от девочки идут: маленькая гимназистка или
пансионерка, потом скромная молодая девушка, мать семейства и, наконец,
старушка, почтенная такая, а в другую сторону, внизу - девочка с коробком
из магазина, потом я, я и еще я. Первая я - вот как теперь; вторая - улицу
метлой метет, а третья - та уж совсем отвратительная, гнусная старуха. Но
только уж я не допущу себя до этого. Еще два-три года, если вынесу такую
жизнь, а потом в Екатериновку. На это меня хватит, не испугаюсь.
Какой странный, однако, этот художник! Почему так-таки непременно,
если пансионерка или гимназистка, так уже и скромная девица, почтенная мать
и бабушка? А я-то? Слава богу, ведь и я могу блеснуть где-нибудь на Невском
французским или немецким языком! И рисовать цветы, я думаю, еще не забыла,
и "Calipso ne pouvait se consoler du depart d'Ulysse" [Калипсо не могла
утешиться после отъезда Улисса (фр.).] помню.