.....
II
Через час уже мужик ехал широким-широким полем. В нем совершенно
терялся и сам мужик, и его лошадь, и телега. Словно муха, ползли эти три
существа по тугой дороге, между кособокими вешками, густыми хлебами - и ни
эти хлеба и вешки, ни раскаленное небо, ни ослепительно яркое солнце, никто
и ничего не подсказывало мужику, что это такое везет он; а он все думает,
все это он упорно всматривается в горящую полдневным пожаром даль, не
покажется ли там кто-нибудь, кто бы сказал ему, что это такое именно.
Зеленый калач пришел к концу, - ничего не осталось делать, как только
сидеть и думать, думать и пугаться. Тоска!..
- Надо полагать: штрафные это какие-нибудь? - наконец предположил
мужик. - Нонича это пошли все штрафы... Беда!
"Это точно!" - тосковали сожженные солнцем хлеба, деревья и травы.
- А может, и другое что? - продолжалась мужицкая дума тоскливая. -
Может, и набор какой, ведь оно не узнаешь.
"Как узнать! - соглашались хлеба, деревья и травы. - Простому,
слепому человеку про это никак невозможно узнать".
Но не слышит мужик этих голосов тайных, которые редко кто может
слышать. Все молчит около него, - и едет он - и тоскует и думает, что как
бы в селе на миру, чего доброго, не притаскали его за такие дела всем
миром-собором.
- Тут как раз на поронцы наскочишь, да еще, пожалуй, полведра велят
становить. Нонича на этот счет осторожно!..
Но вот впереди показалась небольшая партия солдат, с ружьями, тяжелыми
ранцами, в расстегнутых шинелях, в красных ситцевых нагрудниках, толсто
подбитых ватой, У редкого из них не было в руках гармоники, а один из партии
так даже играл барыню на самоделковой скрипке и в то же время, несмотря на
страшную жару, бойко подплясывал...
|
